Больше, как ни старайся, человеку и согрешить нечем. Так что, формулировка для покаяния чрезвычайно удачная, лучше не придумать. Одновременно лаконичная и исчерпывающая.
Эта формулировка настолько же исчерпывающая, как тире на могильных табличках на кладбище после имени покойника, стоящее между двумя датами — рождения и смерти. Подумать только, какая краткость — это исчерпывающее тире: вся человеческая жизнь!
Да, Бог в подробности знает, чем оно было наполнено при жизни, это тире. Были конкретные дела, добрые, мужественные, героические, о которых человек, может быть, очень хотел, чтобы все знали и читали, чтобы они на табличке вечно сияли, выбитые золотом, вместо тире. Но были, возможно, и такие, — а как им не быть? — о которых, человек был бы счастлив, если б никто никогда ничего не узнал. А их — вот радость-то! — как раз и нет на табличке: тоже одно лишь тире!
Однако знает о них, о наших делах, злых и добрых, всё и навсегда — Бог. Уж от Него ничего не скроешь. Навечно.
И что, всё помнит? И ничего не забывает? И не прощает?! Как же страшно жить-то тогда!
Вот тут мы и прикоснулись к самой что ни на и есть болевой точке нашей души, да и всей жизни: помнит Бог наши «дела, слова и помышления» или не помнит? Прощает или не прощает? От чего это зависит, как узнать?
Вопрос не праздный. Здесь как бы подвешена вся наша вечная участь: ЧТО конкретно помнит Бог из нашей земной жизни? Лучше сказать, что больше помнит — доброе наше или злое? Ведь было и то, и то. И Бог помнит всё наше и доброе, и злое, причём вовсе не потому, что злопамятный, а потому что Он — Бог. У Бога ничего не может «забыться» или «пропасть». Но нам не следует этого бояться. Доброе наше — всегда с нами, никто у нас не отнимет. А вот злое чудесным образом может исчезнуть без следа. Если покаяться. Это величайшее чудо нам подарил Бог, потому что без этого чуда мы все безнадёжно погибли бы. И не осталось бы у Бога никого в живых. Но Бог этого не хочет. Он любит нас. Потому-то и подарил нам такое чудо. Доверимся Ему, откроем наше сердце ответной любовью на Его любовь, то есть ПОКАЕМСЯ, — и Бог нас от всего сердца простит!
Таким образом, от нас самих зависит всё наше будущее. От того, что мы возьмём с собою в вечность. Причём всё определят дела злые, как управимся с ними ещё здесь, на земле. Покаемся или не покаемся? И как покаемся. Можем ли мы представить себе картину: ребенок разбил чашку. Шалил, уронил на пол и разбил. Ребенок в таком возрасте, что уже понимает: плохо поступил. Подходит к маме и говорит: «Прости меня, мама. Я согрешил делом, словом и помышлением». Что тут ответит мама? Простит ли ребенка? А ведь он сказал истину!
Но мы не станем сейчас грешить на ребенка, подозревая его в лукавстве. Он — ребенок. И поэтому скажет маме правду, как раз то, что она ждёт от него. Что ждёт от него Бог. Недаром Бог поставил некогда ребенка в пример Своим ученикам, сказав: будьте, как дети (Мф. 18, 3). Потому что ребёнок лукавить не умеет, говорит только правду, как видит её. Обратим лучше внимание на то, что сами мы говорим — не маме — Богу, вставая на исповедь. Не попадает ли суть нашего покаяния в то самое тире, что мы только что видели на могильной табличке на кладбище? А отходим-то почти с радостным чувством, что так ловко завуалировали эту свою суть в шаблонное «делом, словом и помышлением»!
Не трудно предугадать и ответ Бога на такое наше покаяние. Как мама с изумлением посмотрела бы на, случись оно, лукавство ребёнка, разбившего чашку, так и Бог, уже на самом деле, с грустью и сожалением порой выслушивает наши «покаянные» хитрости. Легко догадаться, с каким злорадством, в отличие от кладбищенского тире на могильной табличке, упомянутой выше, наше покаянное тире будет развёрнуто бесами на Божьем суде в сороковой день по исходе души из тела! И Бог тут душе ничем уже не сможет помочь. По утаённым грехам на покаянии в земной жизни, к нашему ужасу, нас вдруг настигнет там явное и уже, увы! — неотвратимое воздаяние (Мф. 6, 6).
Итак, «делом, словом и помышлением». Вольно и невольно.
Да, бывает, мы намеренно согрешаем. Что руководит нами тогда? Разумеется, здесь хорошо работает враг человеческий. Богу больно видеть, как легкомысленно мы покоряемся врагу, но Бог никогда не станет его насильно оттаскивать от нас за шиворот, потому что это ограничило бы нашу свободу. Свободу выбора. Наше богоподобие, которым Бог наделил нас и которым дорожит превыше всего. Бог зато нас самих вооружил несокрушимым оружием против любого врага — совестью. Беда только, что мы это оружие храним небрежно, забываем его, а то и вовсе откладываем прочь. Так, налегке, нам сподручнее, рассуждаем мы, управиться «в стране далече» с нашим «дельцем». Потом же, слава Богу, совесть зовёт нас назад, к покаянию.
Чего же ждёт от нас Бог, призывая к покаянию? Наверно, того же, чего ждала мама от своего ребёнка, разбившего чашку. Она ждала заключить его в объятья. Потому что любит его, и ждала увидеть, любит ли и он? Оказывается, это самое главное и в земной жизни, и в вечной, в Царстве вечной любви. Матери было очень важно в этом лишь удостовериться. Потом она всю свою жизнь земную будет снова и снова искать подтверждение его любви. Потому что она мать, и пока живёт, никогда не перестанет любить своего ребёнка.
Так и Бог, Который есть Сама Любовь (1Ин. 4, 8), ждёт всех нас, покаявшихся, в Свои объятья, в Царство Небесное.
Проповедь настоятеля храма протоиерея Бориса Куликовского
после акафиста преподобному Сергию Радонежскому 19 февраля 2012 г.
