Священномученик Николай родился в 1903 году в селе Бым Осинского уезда Пермской губернии в благочестивой семье. Его отец, Василий Николаевич Тохтуев, был сыном и внуком уральских кузнецов, отличавшихся большим мастерством. Но где талант — там и страсть. Видя это, Василий Николаевич с юности положил себе за правило никогда не прикасаться к спиртному и выдержал этот обет на протяжении своей долгой жизни. Он был человеком настолько серьезного религиозного настроя, что в тридцатилетнем возрасте крестьяне выбрали его волостным старшиной, а затем в течение многих лет избирали членом Осинской уездной управы. Под его руководством были построены десятки новых школ, в том числе и школа в селе Бым.
Мать священномученика, Мария Матвеевна, была дочерью священника. Никто ни разу не слышал от нее грубого слова или чтобы она говорила в повышенном раздраженном тоне. Она всегда была тиха, приветлива и со всеми ровна. Целыми днями она трудилась, погруженная во множество повседневных забот, но трудилась с радостью, не зная усталости и не замечая трудностей, что было возможно только с непрестанной памятью о Боге. Вечером она последняя укладывалась спать, потому что по дому нужно было довершить множество дел, а ночью, стоя перед иконами на коленях, долго молилась, чаще всего читая Псалтирь. Утром она вставала раньше всех, чтобы успеть растопить русскую печь и испечь хлеб. Насколько разительно это отличается от того, что мы наблюдаем ныне в общественной или семейной жизни!..
В 1916 году Николай окончил двухклассное училище и на следующий год поступил в училище псаломщиков при Архиерейском доме в Перми, организованное епископом Андроником ( Никольским) , который в 1918 году принял мученическую кончину — был закопан в землю живым. В 1919 году Николай окончил училище и был назначен псаломщиком в Свято- Троицкую церковь в селе Ашапа, а в 1922 году, когда ему исполнилось 19 лет, рукоположен во диакона — славить Господа посреди начавшейся против Церкви беспощадной войны, когда уже тысячи мужественных христианских борцов — архиереев, священников, диаконов и мирян — отдали свои жизни за веру. В 1925 году диакон Николай был возведен в сан протодиакона и награжден двойным орарем.
В 1933 году он был арестован и помещен в кунгурскую тюрьму. Его посадили в рассчитанную на десять человек подвальную камеру, в которую поместили пятьдесят заключенных. Там стояла сырость, духота и табачный смрад, камера не проветривалась. Люди по очереди пробирались к отверстию волчка в двери в надежде вдохнуть хотя немного свежего воздуха, но напротив камеры находилась уборная, откуда тянуло зловонием. Некоторые умирали, не выдерживая таких условий. В этой камере отец Николай пробыл полгода. Укрепляемый Господом, он остался тверд в вере и, будучи вызван на допрос, заявил, что является убежденным верующим человеком, что он верит во второе пришествие Христа, в Страшный Суд и кончину мира. «Но сроков этой кончины мира я не предсказывал, — сказал он следователю. — Разного рода “священные письма” я не распространял… Разговоров о кончине мира я не имел… Существование советской власти несовместимо с религией и моими убеждениями, так как советская власть проповедует атеизм, безверие…» В том же году он был приговорен к трем годам ссылки на Урал. Впоследствии он служил в храмах Московской области, а с января 1938 года — в храме святых бессребреников Космы и Дамиана в поселке Болшево.
В самый скорбный день Страстной седмицы — в Великую пятницу 1940 года протодиакон Николай был вызван в районное отделение НКВД в городе Мытищи. Пригрозив, что загонит его на восемь лет в лагерь, следователь предложил протодиакону дать подписку о сотрудничестве с органами НКВД для выявления так называемых антисоветски настроенных лиц. Протодиакон согласился, и следователь предложил ему снова явиться в НКВД на следующий день после Пасхи. Можно только представить себе, какова могла бы быть Пасха для отца Николая с уже подписанной им «квитанцией» на выдачу тридцати сребреников от гонителей Христовых после торжественного и радостного благовестия о Христовом воскресении…
После Пасхи он собрал вещи, которые могли понадобиться ему в тюрьме, и написал заявление начальнику районного НКВД. «Товарищ начальник, — писал он, — я отказываюсь от своей подписки и давал ее лишь потому, чтобы мне была возможность встретить Пасху и проститься с семьей. По моим религиозным убеждениям и по сану я не могу быть предателем даже самого злейшего моего врага…» Начальник, прочитав заявление, предложил подумать и не отказываться и отпустил отца Николая домой. Но тот остался тверд в своем решении, приготовившись пострадать за Христа.
Благополучные времена всеобщего стремления к миру и безопасности всегда отличаются каким- то общим усыплением совести, когда вопросы нравственной чистоты, следование религиозным и нравственным идеалам отходят на второй план, а на первый выступает удовлетворение все усложняющихся и потому кажущихся уже новыми плотских потребностей, на самом же деле — все тех же старых страстей. Времена же гонений и грубого нажима на человека со стороны государства, наоборот, побуждают совесть человека внимательно относиться к разного рода соблазнам. И протодиакон Николай написал новое заявление властям с пространным объяснением своей позиции, которое можно назвать исповеданием веры:
«Гражданин начальник! Разрешите мне объясниться с Вами письменно: я говорить много не умею по своей необразованности. Что вы от меня требуете, то я сделать не могу. Это мое последнее и окончательное решение. Большинство из нас идет на такое дело, чтобы спасти себя, а ближнего своего погубить, мне же такая жизнь не нужна. Я хочу быть чистым пред Богом и людьми, ибо когда совесть чиста, то человек бывает спокойный, а когда нечиста, то он не может нигде найти себе покоя, а совесть у каждого человека есть, только она грязными делами заглушается, а потому я не могу быть таким, каким Вы бы хотели…
Вы мне обещаете восемь лет — за что же? За то, что я дал жизнь детям? Их у меня семь человек, и один другого меньше. Старший сын двенадцати лет перешел в 6-й класс, второй сын десяти лет перешел в 4-й класс, третий сын восьми лет перешел во 2-й класс, четвертый сын шести лет, пятый сын четырех лет, шестая дочь двух лет и седьмому только еще два месяца; жена больная, не может взять ребенка — так ей скорчил руки ревматизм и сердце болит. Советское государство приветствует и дает награду за многосемейность, а вы мне в награду восемь лет концлагеря пообещали — за что? Какой я преступник? Только одно преступление, что служу в церкви, но это законом пока не запрещено. Если я не могу быть агентом по своему убеждению, то это совершенно не доказывает, что я противник власти…
Хотя я и семейный человек, но ради того, чтобы быть чистым пред Богом, я оставляю семью ради Него…Разве не трудно мне оставить…семью в восемь человек и ни одного трудоспособного? Но меня подкрепляет и ободряет дух мой Тот, ради Которого я пойду страдать, и я уверен в том, что Он меня до последнего моего вздоха не оставит, если я Ему буду верен, а отчет мы все должны дать, как жили мы на земле…
Вот уже двадцать три года существует советская власть, и я ничем не проявлял себя враждебным по отношению к ней…и вся моя вина лишь в том, что, будучи убежденным христианином, я твердо держусь своих убеждений и не хочу входить в сделку со своей совестью…И вам не могу услужить, как вы хотите, и перед Богом кривить душой. Так я и хочу очиститься страданиями, которые будут от вас возложены на меня, и я их приму с любовью. Потому что я знаю, что заслужил их.
Вы нас считаете врагами, потому что мы веруем в Бога, а мы считаем вас врагами за то, что вы не верите в Бога. Но если рассмотреть глубже и по- христиански, то вы нам не враги, а спасители наши — вы загоняете нас в Царство Небесное, а мы того понять не хотим, мы, как упорные быки, увильнуть хотим от страданий: ведь Бог же дал нам такую власть, чтобы она очищала нас, ведь мы, как говорится, заелись…Разве так Христос заповедовал нам жить? Да нет, и сто раз нет, и поэтому нужно стегать нас, и пуще стегать, чтобы мы опомнились. Если мы сами не можем…то Бог так устроил, что вы насильно нас тащите в Царство славы, и поэтому нужно вас только благодарить».
5 июля 1940 года протодиакон Николай был арестован и заключен во внутреннюю тюрьму НКВД на Малой Лубянке в Москве. 2 сентября того же года особое совещание при НКВД СССР приговорило его к 8 годам заключения в концлагере. Протодиакон Николай скончался в заключении 17 мая 1943 года, за несколько дней до своего сорокалетия.