«И один в поле — воин!»

Наверное, не найдется ни одного человека, который бы не видел памятник Кузьме Минину и Дмитрию Пожарскому на Красной площади, сооруженный, кстати, на народные пожертвования в 1818 году. Лично для меня до сих пор остается загадкой, почему скульптор Иван Петрович Мартос изобразил только этих двоих, бесспорно, выдающихся граждан России. Ведь говоря современным языком, идейным вдохновителем и духовным лидером народно-освободительной борьбы против поляков-интервентов в далеких 1609-1612 годах был «начальный человек земли Русской» — патриарх Ермоген, причисленный к лику святых Православной Церкви 25 мая 1913 года.

От Ермолая до Ермогена

Сведений о том, где, когда, в какой семье родился будущий русский патриарх не сохранилось. Предполагают, что Ермолай (таково его мирское имя) родился около 1530 года. Свое служение Богу он начал в Казани, где почти 50-летним, в 1579 году, был рукоположен в священника Никольской церкви Гостинного двора, а затем стал ее настоятелем.

В том же году в Казани произошло явление иконы Божией Матери. Священник Ермолай удостоился чести перенести на своих руках чудный образ с места его обретения в кафедральный собор Спасо-Преображенского монастыря. Обладая незаурядным литературным дарованием, он же составил «Сказание о явлении Казанской иконы Божией Матери и чудесах, совершившихся от нее». Список (копия) иконы и «Сказание» были отправлены царю Иоанну Васильевичу Грозному в Москву.

В 1582 году овдовевший Ермолай принял монашество с именем Ермоген и вскоре стал игуменом казанского Спасо-Преображенского монастыря. Затем он был возведен в сан архимандрита, еще через семь лет (13 мая 1589 года) — в сан епископа, а потом стал первым Казанским и Астраханским митрополитом. Семнадцать лет возглавлял он Казанскую епархию — строил храмы и обращал в христианскую веру татар и народности Поволжья.

От митрополита до патриарха

Приближалось десятилетие служения Ермогена в должности главы Казанской епархии, когда со смертью царя Феодора Иоанновича 7 января 1598 года прекратилась династия Иоанна Калиты. Русским царем стал Борис Годунов (фактический правитель русского государства с 1583 года). А через шесть лет (в 1604 году) появился претендент на русский престол — первый самозванец Гришка Отрепьев, выдававший себя за «природного царя» — сына Иоанна Грозного царевича Димитрия.

Внезапная кончина царя Бориса в апреле 1605 года и зверское убийство боярами(!) его сына — 17-летнего русского царя(!) Феодора Годунова позволили Лжедмитрию уже через два месяца после этих трагических событий воцариться в московском Кремле (20 июня 1605 года).

Почти год занимал самозванец русский престол. С ним пришли в Москву поляки и иезуиты. С помощью Лжедмитрия Ватикан и Польша хотели насадить в России католичество — для этой заветной цели в Риме были подготовлены не только миссионеры, но даже епископы. Подражая полякам, Лжедмитрий преобразовал Боярскую Думу в Сенат по образцу Польской Рады. Патриарх, русские митрополиты и епископы были названы им сенаторами.

На май 1606 года была назначена свадьба Лжедмитрия с католичкой Мариной Мнишек. В связи с предстоящим торжеством в столицу были вызваны новоиспеченные сенаторы, которых в большинстве своем почему-то не смутило столь вопиющее бракосочетание — якобы православного и католички. Только Казанский митрополит Ермоген и Коломенский епископ Иосиф открыто воспротивились этому оскорблению Православной Церкви. Только эти двое требовали, чтобы невеста, как будущая русская царица, приняла Православие. Самозванец немедленно отослал столь смелых пастырей в их епархии. От более крутых мер их спасли последующие события: 8 мая свадьба все же состоялась, но через девять дней Лжедмитрий был убит.

1 июня новым русским царем был провозглашен князь Василий Шуйский, а спустя месяц Собор Русской Православной Церкви избрал 76-летнего Казанского митрополита Ермогена патриархом Московским и всея Руси.

Прежде всего в Москве патриарх Ермоген занялся своим излюбленным делом: написал «Слово об обретении мощей митрополита Московского Алексия, всея Руси чудотворца» и восстановил сгоревшую книгопечатню, где напечатал Святое Евангелие и Жития святых от сентября до декабря.

В быту новый патриарх, впрочем, как и подобает истинному пастырю, отличался скромностью, нищелюбием и нестяжательностью. Как писал о нем Хронограф XVII века, патриарх Ермоген «был суров на словах и во взгляде, но в делах и милостях ко всем был благосердым. И кормил всех во время трапезы своей, и доброхота, и злодея…»

Борьба с самозванством

Казалось, что все в государстве Российском, наконец, начало приходить в норму — ведь и новый царь, и новый патриарх занимаются его обустройством. Ан нет — смута не утихает… Царь Василий не пользуется доверием народа — почти сразу после его избрания вспыхивает восстание Ивашки Болотникова, которого (к сведению) патриарх Ермоген подвергает церковному проклятию.

Вскоре распространяется молва, что сын Иоанна Грозного, «природный царь» Димитрий все-таки жив. Народ опять заволновался… Для пресечения этого слуха патриарх Ермоген рассылает по городам грамоты (ноябрь 1606 года), в которых подробно описывает обстоятельства гибели Лжедмитрия и перезахоронения в Москве мощей погибшего в Угличе царевича Димитрия, последнего сына Иоанна Грозного. И все-таки в народе не перестают судачить об «истинном царе»…

Для пресечения явления «самозванства» как такового, для принесения всенародного покаяния за убийство царя Феодора Годунова и за присягу Лжедмитрию, для снятия анафемы за эти преступления патриарх Ермоген пригласил в Москву смещенного поляками(!) предыдущего русского патриарха Иова. 20 февраля 1607 года в московском Успенском соборе два патриарха приняли всенародное покаяние и простили всех православных христиан «в сей век и в будущий». Но эти меры не дали желаемого результата — народ не хотел Шуйского, боярского царя.

Через полгода миф о спасшемся сыне Иоанна Грозного стал… реальностью: объявился еще один претендент на русский престол, метко названный «тушинским вором». В течение года им была захвачена вся южная и средняя Россия, и 1 июня 1608 года вор стал лагерем в селе Тушине, в семнадцати километрах от московского Кремля. Как ни печально это признать, вору присягали многие русские города…

Светская власть заколебалась — в стране хозяйничали поляки, казаки и холопы. Как писал Михаил Загоскин в своем замечательном романе «Юрий Милославский или Русские в 1612 году», «никогда Россия не была в столь бедственном положении, как в начале XVII столетия: внешние враги, внутренние раздоры, смуты бояр, а более всего совершенное безначалие — все угрожало неизбежной погибелью земле русской». Лишь пастыри Церкви стояли на страже государственных интересов, личным примером убеждая народ сохранять верность присяге и законному государю. Это архиепископы Феоктист Тверской, Иосиф Коломенский, Сергий Смоленский, епископы Галактион Суздальский, Геннадий Псковский, Феодосий Астраханский, преподобные Галактион Вологодский, Евфросин-прозорливец Синозерский и оставшиеся безымянными сотни священнослужителей и монахов… Но их голос заглушали все более усиливающиеся призывы к свержению царя Василия Шуйского.

Только благодаря патриарху Ермогену, сумевшему убедить людей остаться верными царю, которому присягали перед Богом, первая попытка переворота в феврале 1609 года закончилась неудачей. Заговорщики бежали в Тушино, куда патриарх послал две грамоты, в которых со свойственной ему прямотой писал: «Обращаюсь к вам, бывшим православным христианам всякого чина, возраста и сана, а ныне не ведаю, как и назвать вас, ибо вы отступили от Бога, …отступили от Богом венчанного и святым елеем помазанного царя Василия Ивановича. Вы забыли обеты православной веры нашей, в которой мы родились, крестились, воспитались и возросли; преступили крестное целование и клятву — стоять до смерти за дом Пресвятой Богородицы, и за московское государство, и пристали к ложно-мнимому вашему царику… Заклинаю вас именем Господа Бога: отстаньте от своего начинания, пока есть время, чтобы не погибнуть вам до конца».

Увы, этот отеческий призыв не возымел успеха.

Семибоярщина

В сентябре 1609 года польский король Сигизмунд, узнав о союзе русских со шведами против «тушинского вора», объявил России войну. Интервенты глумились над Православной верой, грабили и жгли храмы, города и села, убивали русских людей. Царская власть была бессильна…

Духовная же власть оказалась на высоте: по всей России набатом разносился голос патриарха Ермогена — «непоколебимого столпа Православия», призывавшего народ одуматься: «Посмотрите, как Отечество наше расхищается и разоряется чужими; какому поруганию предаются святые иконы и церкви, как проливается кровь неповинных, вопиющая к Богу!»

А заговорщики между тем делали свое дело — Москва опять заволновалась. И, несмотря на увещевания патриарха удержаться от нового злодеяния, которое обязательно будет наказано Богом и еще глубже погрузит Россию в бездну ужасов, 17 июля 1610 года царь Василий Шуйский был низложен русскими изменниками-боярами и насильно пострижен в монахи. Патриарх объявил это пострижение незаконным, проклинал заговорщиков, молился в храме за Василия как за царя, Помазанника Божия. Казалось, он провидел надвигавшуюся опасность для России, ее веры, государственности и народности.

Захватившие власть бояре решили призвать на русский престол… польского королевича Владислава — ни много, ни мало! Много сторонников было и у «вора». И только один патриарх Ермоген стоял за избрание русских кандидатов «от корене российского рода». Но Боярская Дума утвердила кандидатуру Владислава, и Ермоген, скрепя сердце, был вынужден уступить — с условием, что королевич примет Православную веру. 27 августа 1610 года Москва присягнула поляку!

Требования русских были отправлены с посольством под Смоленск к отцу Владислава, королю Сигизмунду. Но поляки и не думали их выполнять. Более того, польский король уже видел себя(!) на русском престоле, уже считал Россию провинцией Польши. Он слал в Москву указы, раздавал русские земли своим сторонникам, требовал немедленной сдачи Смоленска и введения польских войск в Москву.

Смоленск отчаянно сопротивлялся двадцать месяцев, а в Москву предатели-бояре, уже считавшие Сигизмунда своим правителем, поляков все-таки впустили. Иноверцы чувствовали себя здесь хозяевами — в Первопрестольной зазвучал католический орган и началось латинское богослужение. Посольству в Смоленск отдали приказ: «Отдаться во всем на волю короля», что фактически означало принесение присяги Сигизмунду!

Священная война

Что и говорить, ситуация была критическая. В эту роковую минуту лишь один патриарх Ермоген, «муж непоколебимой твердости», ставший в отсутствии царя «начальным человеком Земли Русской», показал пример стойкости и верности Православной вере и Отечеству.

Когда ему принесли капитуляционное послание на подпись, он твердо заявил: «Писать так, что мы все полагаемся на королевскую волю…, того я и прочие власти не сделаем… Явное дело, что по такой грамоте нам пришлось бы целовать крест самому королю». Даже под угрозой ножа 80-летний старец, «ветхий и слабый телом, но несокрушимо твердый духом», остался непреклонен в своих убеждениях.

На следующий день в Успенском соборе Ермоген объяснил собравшимся всю опасность сложившейся ситуации для Церкви и Отечества и запретил целовать крест Сигизмунду, призывая народ крепко стоять за Православную веру. Это открытое выступление патриарха против поляков и русских изменников стало началом священной народной борьбы за Веру и Отечество. Во главе ее стал сам первосвятитель Церкви, слова которого разносились по всем уголкам России. После этого выступления поляки взяли патриарха под особый надзор.

В грамотах, которыми начали обмениваться тогда русские города, отмечалась твердая позиция «начального человека»: «Ермоген стал за веру и Православие и нам всем велел до конца стоять. Если бы он не учинил сего досточудного дела, то никто, из боязни польских и литовских людей, не смел бы молвить ни одного слова…»

После убийства в декабре 1610 года «тушинского вора» в трагическом Смутном времени, наконец, наступил долгожданный перелом — оно (убийство) стало неким дополнительным сигналом к объединению русских людей в борьбе с ненавистными ляхами.

Несмотря на надзор поляков, патриарх Ермоген по-прежнему рассылает грамоты в Нижний Новгород, Суздаль и Владимир, призывая православных на защиту Веры и Отечества. В них он разоблачал предательские планы короля Сигизмунда и, разрешая (освобождая) народ от присяги королевичу Владиславу, призывал идти «к Москве на литовских людей».

Поляки решили изолировать бунтаря: на патриаршем дворе была поставлена стража, не пропускавшая к нему даже его дворовых слуг. Отныне патриарх был лишен возможности писать свои воззвания, его держали «как птицу в заклепе»; как отмечали в летописи, «дьяки, подъячие и всякие дворовые люди его поиманы, а двор его весь разграблен». Такое насилие над старцем пробуждало в народе еще большее уважение и любовь к Ермогену, придавало еще больший вес его грамотам.

Москвичи скоро стали сами писать в другие города: «Вслед за предателями христианства… идут немногие. Святейший же патриарх… душу свою полагает за веру христианскую…, а за ним следуют все православные христиане. Будьте с нами заодно против врагов наших и ваших. Помните одно: если корень крепок, то и дерево неподвижно. Если корня не будет, к чему прилепиться? Здесь корень нашего царства, здесь знамя Отечества — образ Божией Матери, заступницы христианской, который евангелист Лука писал».

Наконец, зимой 1611 года сформировалось стотысячное ополчение двадцати пяти городов, которое возглавил рязанский воевода Прокопий Ляпунов. Русские войска вместе с казаками двинулись к Москве.

«И один в поле — воин!»

Предатели-бояре заволновались и потребовали от патриарха, чтобы он приказал ополченцам не идти к Первопрестольной. «Не велю, — ответил Ермоген, — если все изменники и королевские люди выйдете вон из Москвы; если же не выйдете, то благословлю всех довести начатое дело до конца, ибо вижу попрание истинной веры… и разорение святых Божиих церквей, и не могу более слышать пения латинского в Москве». Поляки взяли патриарха всея Руси(!) под стражу — в воздухе запахло грозой…

В марте 1611 года в Москве вспыхнуло народное восстание. Два дня продолжалось кровопролитие… Поляки, не сумев одолеть русских, подожгли Москву, обратив в пепел Белый и Земляной город, а сами укрылись в Кремле. В этом пожаре были сожжены или разрушены почти все четыреста пятьдесят московских церквей.

Под угрозой смертной казни изменники-бояре и поляки требовали от Ермогена одно: чтобы он дал приказ русским отойти. Святитель твердо отвечал: «Что вы мне угрожаете? Боюсь одного Бога. Если вы, литовские люди, пойдете из Московского государства, я благословлю русских идти от Москвы, если останетесь здесь, я благословлю всех стоять против вас и помереть за Православную веру». После таких слов несговорчивого старца заключили в Чудов монастырь под стражу из пятидесяти поляков. «Начального человека» земли Русской посадили на хлеб и воду!

Прошло еще три месяца… Первое Русское ополчение из-за разногласий между воеводами и подлого убийства казаками Прокопия Ляпунова распалось. В августе 1611 года в Кремль пробрались нижегородцы Родион Мосеев и Роман Пахомов. Им доверил патриарх Ермоген свою последнюю, предсмертную грамоту в Нижний Новгород, в которой не благословлял на царство сына Марины Мнишек и завещал: «Чтоб уняли грабеж, корчму и разврат, и имели бы чистоту душевную и братство, и промышляли бы, как реклись, души свои положити за Пречистыя дом, и за чудотворцев, и за веру, так бы и совершили…»

Поразительно это величие духа! Одинокий, беспомощный старец, в подземелье, мучимый голодом (его почти не кормили!), но не сломлен — он по-прежнему духовный лидер русского народа!

Почти год томился патриарх Ермоген в тяжком заточении, где и скончался мученической смертью 17 февраля 1612 года. Но имя его осталось бессмертным в истории России и Русской Церкви — он спас и Отечество, и веру Православную в самую критическую минуту, когда им угрожала опасность попасть под власть Польши и иезуитов!

Освобождение России от поляков, за которое с таким несокрушимым мужеством ратовал святитель Ермоген, успешно завершилось через восемь месяцев после его кончины — в октябре 1612 года — Вторым русским ополчением во главе с Мининым и Пожарским.

Ольга Глаголева