А как же? Конечно, люблю. Потому что люблю Бога. И если скажу, что не люблю ближнего своего, или, ещё хуже, — ненавижу, то сразу попаду в ловушку. Кто говорит, что любит Бога, Которого не видит, и не любит ближнего своего, которого видит, тот — лжец (ср. 1Ин. 4:20)! А я не собираюсь быть лжецом. Говорю, как есть. Поэтому никогда не скажу, что ближнего своего не люблю. Ближний мой сам всё знает про себя. А я не хочу, чтобы на меня косо смотрели.
Каждый день в храм хожу. Храм наш небольшой, старинный, только что отреставрированный. Очень красивый. Мы все здесь на виду друг у друга, как одна семья. Исповедуемся, причащаемся. Так ведь и Бог заповедал: «Кто будет вкушать Тело Мое и пить Кровь Мою, тот будет со Мною в жизни вечной, то есть в раю» (Ср. Ин. 6:54).
А кто не хочет попасть в рай, в Царство Небесное, и быть с Богом? То-то и оно. Хватит, покуролесили. Хорошо, кого с детства к этому приучали. Но и потом, кто пришёл взрослый уже, тоже, наверно, хорошо. В Бога уверовал, полюбил — вот и пришёл. Про таких даже сказано: кто был последний, может стать первым (Ср. Мф. 19:30). Что ли, там тоже очередь будет? Но лучше всё-таки и здесь не остаться последней. На всякий случай.
Только всегда есть счастливчики, кто раньше тебя встал у подсвечника. Попробуй-ка, теперь подступись: «Отойди! Я здесь встала первая, давно стою, не мешай!» Да, пожалуйста, стой на здоровье. Вон, свеча коптит, согнулась, на пол капает. Не видит, что ли? Или ждёт пожара?.. Да пусть капает! Сама пусть и пол потом отскабливает. А кто будет за неё отскабливать? Уставилась на иконостас. Святоша!
Зачем только, Боже, Ты мне посылаешь всё это видеть!
Можно, конечно, попроситься ещё на какое-нибудь послушание. За ящиком постоять. Или записки к алтарю подносить. Да хотя бы просто в зале подежурить с повязкой дежурного. Чтобы соблюдать порядок. Где там! Все высокие послушания уже розданы своим. Кто раньше пришёл. Осталось только полы мыть да двор мести.
Вот и попробуй после этого любить ближнего, когда есть потребность, а не дают!
Конечно, можно и просто так стоять, как все. Молиться. Ну и ладно.
В другой храм переходить не хочется. Чем там лучше? Была. Так же на службе зевают, как попало крестятся, и мобильники трещат. Тут хоть всё рядом, десять минут пешком. А на маршрутке и того меньше. Но тогда за проезд платить. Хоть и пустяк, но иной раз даже согрешишь невольно. Думаешь, лучше эти деньги в храме Богу пожертвовать, чем просто так пропадёт, неизвестно кому. Благо, контролёры на этом маршруте ещё ни разу не встретились.
И вообще так хочется потрудиться Богу и ближнему, просто мочи нет! Даже глаза разбегаются, так бы всё тут и переиначила. Чтобы порядок был.
Но сказать ничего нельзя. Сразу — «доносчица» и «посторонняя»! Вот и со свечой давеча: мне же и попало. Почему, мол, сама не подобрала с пола огарок, пока по всему храму не растоптали? А я, что ли, стояла у подсвечника? Я отвечала за подсвечник? Почему всё я да я?! И не посторонняя я у Бога! Неправда!
Бог всё Сам видит. Поэтому, наверно, мой долг никому ничего не указывать, моим ближним, а только показывать. Как надо выполнять заповеди. Слава Богу, это хоть у меня никто не отнимет! Вот как делаются, например, поклоны поясные: крестное знамение надо неспешно наложить и, задержав дыхание, при этом глаза поднять к небу, туда, где Бог, как будто надеясь Его увидеть там, под сводом, встретиться с Ним взглядом, и так же неспешно идти на поклон. Правой рукой, как бы невзначай, я плавно веду перед собой, будто приглашаю к себе самого дорогого долгожданного гостя, ниже, ниже, до самого пола, очень желательно, чтобы до самого пола, в этом вся изюминка! И всё — не сгибая колен! Потом так же неспешно распрямляюсь. Во время поклонов я ни на кого не оглядываюсь. Ведь этим можно всё испортить. Какая разница, смотрят на меня в это время или нет? Даже ещё лучше, думаю из скромности, если не смотрят. Я поклоны делаю не напоказ, а для Бога и от души. А кому интересно — пусть смотрит, не запрещается.
Я Богу благодарна, Он меня от погибели уберёг. Думала ли я вообще когда-нибудь, что приду в церковь? А, наверно, думала. Годы считала: сколько ещё до пенсии? Ни дня, решила, больше не задержусь. Всех денег не заработаешь. А потому что затягивает. Как-никак — всю жизнь после института проработать на одном почтовом ящике, шутка ли! Заведовала материальными ценностями в отделе сбыта. Мы с моей напарницей Клавкой там такие дела проворачивали! Предприятие огромное, работы — непочатый край. Ревизия — не ревизия, народный контроль — все свои. А только всё равно под ложечкой сосало: ну, а дальше что? Кому всё это достанется (см. Лк., 12:20)? Одинока, замужем никогда не была, ни детей, ни родных. А много ли мне одной надо? На чёрный день есть что-то — хватит. И потом, сколько верёвочка ни вьётся… Я и Клавку предостерегала. «Хватит, — говорю, — остановись! Не хочу на нары с тобой». Не тут-то было. У неё внуки, дачу строит. Теперь вот с её внуками по очереди передачи ей носим. Мне, конечно, тоже потом предложили уйти. Два года не дотянула до пенсии. Слава Богу, хоть «по собственному желанию»!
Я это всё на исповеди рассказала. Тогда ещё, пять лет назад. Без утайки: «Виновата, — сказала, — Господи. Ты всё видишь. Прости, люблю Тебя!»
Но всё равно реву, как о Клавке подумаю. «Господи, и её прости, прошу, заблудшую овцу Твою!» Потому что и за неё я тоже виноватая. Такое ощущение, будто в горле ком застрял.
Дома я только ночую. Стараюсь никого не обременять. Пришла — дверь на запор. Меня никто не знает, и я никому не мешаю. У меня и в прихожей икона висит, и в обеих комнатах по иконе. Квартирка моя хоть и маленькая, от родителей осталась, 24 метра, но уютная. А на что мне больше? Но иногда, скажу честно, не достаёт чего-то. Как бы это выразить? Тепла, что ли, какого-то. Ощутить рядом близкую душу. Заботиться о ком-то. Ни о каком замужестве, конечно, и речи нет, мне уже к шестидесяти. Чисто бы братские отношения. Невольно временами ловлю себя: кто бы это мог быть? Чтобы верующий и обязательно чтобы храмовый был, а не прощелыга какой-нибудь. Хотя и тут на всё воля Божия.
В прошлом месяце дрова нам привезли, брёвна трёхметровые. Сухие. Берёзовые. Просто чудо! Только пили и складывай, пока погода позволяет. А пилить некому. Службы не было в храме. Шофёр стоит, бородёнку жиденькую теребит, из наших же прихожан, оглядывается. Пила есть, как раз двуручная, а пилить не с кем. Я говорю: «Давайте начнём пока, чем так стоять. Попробую, раз некому больше. Когда-то умела». Рукавички нашлись. Скатили через борт брёвна. Шофёр дивится. Я вида не подаю. Начали. С час, может, пилили, пока ещё кто-то не подошёл, меня сменил. Так до сих пор только ленивый меня не склоняет, из моих же ближних: я, видите ли, бессовестная, двух незнакомых мужчин у себя дома чаем поила! А что мне оставалось делать? Я же видела, как они оба умаялись. Трапезная была закрыта, а разве я посмею войти туда без благословения?
Но Бога и ближних я всё равно люблю и не разлюблю никогда. Что бы они там ни говорили.
Протоиерей Борис Куликовский
