Сегодня мы публикуем беседу со священником Борисом Куликовским, которую ведёт клирик Свято-Владимирского храма священник Феликс Стацевич.
— Батюшка, я задам вопрос, который Вы, надо полагать, не однажды уже слышали: Ну как же так, Вы, научный работник, кандидат технических наук, преподаватель высшей школы с большим стажем — и вдруг стали человеком верующим и, более того, священником?! Как такое могло случиться? Расскажите, пожалуйста, с самого начала.
— С самого начала если начинать, надо вернуться к далекой ранней поре жизни. Учился я в сороковых годах. Знаем, что это была за эпоха. Слово «церковь» уже само по себе было бранным. Школа, потом институт — я заканчивал МВТУ им. Баумана — не способствовали ни размышлениям о Боге, ни какому-либо общению с церковью. Всё это было под запретом. Но ощущение Бога тем не менее не покидало. Ну, и когда уже пришлось окунуться в самостоятельную жизнь, в научную работу, естественные для молодого человека думы о смысле жизни привели к размышлениям о Боге. Позже, в начале 70-х годов, у меня появился духовный наставник архимандрит Леонид, тогда ещё служивший в Москве. Общение с ним дало толчок к более глубокому осмыслению мира. Он давал мне духовную литературу. Я познакомился с творениями Отцов Церкви, со Священным Писанием. Благодаря отцу Леониду, я прикоснулся к церковной традиции. Когда же предметом моих научных интересов стали автоматизированные системы управления и электронно-вычислительные машины, это помогло мне укрепиться в вере. Взаимодействие объекта управления с управляющим органом сначала в малых масштабах, масштабах предприятия, города, отрасли, наконец, в масштабах республики и государства навело на неизбежные мысли: а Кто же управляет Земным шаром, Солнечной системой, вообще всей Вселенной? Вот с такой неожиданной стороны пришло ко мне решение принять крещение. Конечно же, это было долгожданным для моего наставника — отца Леонида. Нет, никаких разговоров о священстве у нас с ним тогда ещё не было, просто он расширял мой кругозор. Но когда я в 1978 году приехал к нему в Вильнюс — он уже в это время переехал туда из Москвы — и объявил о своей готовности сознательно принять Святое крещение, он обрадовался.
Да, у меня и до этого были знакомые, которые убеждали меня, что надо креститься, что это «оздоровительно» и т.п. Но я отвергал их доводы, пока, наконец, сам не убедился в жизненной необходимости такого шага. Я его сделал осмысленно. Так я стал православным христианином.
— Батюшка, вот и в то время такое говорили, и теперь многие люди говорят, что нужно обязательно креститься. Но в церковь при этом не ходят и ходить не собираются. Говорят, что Бог у меня в душе, и никакие посредники мне не нужны…
— Я таких людей не осуждаю. Я даже в какой-то степени их понимаю. Значит, не настало ещё время. Они придут. И это будет зависеть не в последнюю очередь и от нашей совместной работы, и от меня, в частности.
— Батюшка, итак, Вы крестились в 1978 году и сразу стали в храм ходить?
— Нет, период приближения ещё был. Я принял крещение и на какое-то время успокоился…
— Надолго?
— Это «успокоение» продлилось несколько лет. Только в начале 80-х годов я стал ходить в храм. А пока шло интеллектуально-культурное освоение, что ли, занятых позиций. Мне казалось: я крещёный теперь и этого достаточно.
— Ну, а как изменилась Ваша жизнь после крещения? Как отнеслись к этому окружающие Вас люди?
— Нет, с людьми, которые отвергали Бога, у меня, кроме деловых, служебных, не было никаких отношений. А те, которые как-то сочувствовали христианству, вместе со мной тоже постепенно восходили к Вере. Теперь многие из них являются прихожанами, моими прихожанами в том числе.
— Ну, а всё-таки, ощущение, что жизнь изменилась кардинально, было у Вас?
— Как-то всё произошло у меня в жизни так естественно и гармонично, как всякий человек естественно и гармонично входит в свой физический рост. И мое духовное прозрение, и все последовавшие за ним перемены я воспринял тогда, а теперь тем более, как самый естественный ход вещей. Хотя, конечно, я сознаю: 1978-й год разделил как бы мою жизнь надвое. До этого был мучительный поиск ответа: для чего дана жизнь? Теперь совсем другая проблема: как спастись? Однако эта перемена произошла так неожиданно и вместе с тем органично, что я её как бы даже сам не заметил, проглядел, что ли. Ну вот как после тёмной ночи вдруг при ярком солнечном свете смотришь вокруг, и уже трудно представить себе темноту.
— Здесь уместно слово «органично»?
— Да. Без всяких надрывов, трагедий. Как подросток, который периодически отмечает на стене свой рост в сантиметрах, удивляется: неужели я был таким ещё вчера? Однако факт налицо. Но меня здесь смущает, что эти зарубки на стене в духовном плане говорили бы не в мою пользу. С годами я всё больше и больше обнаруживаю своё незнание. Больше того, у меня такое ощущение, что я раньше был более осведомлённым. Я всё в жизни лучше понимал. Просто беда.
— Да, в молодости кажется, что на все вопросы есть ответы…
Итак, батюшка, Вы размышляли о смысле жизни, об устройстве мира, и эти размышления привели Вас к крещению. Несколько позже Вы стали ходить в церковь. Скажите, а когда Вы стали служить в церкви? И как это сочеталось с Вашей светской работой. Карьерой, если угодно?
— В 1981 году я поступил в хоровой ансамбль. Он назывался «Виват». Я вообще всю жизнь пою, ещё со студенческих лет пел в хоровом коллективе МВТУ. И после тоже… Так вот, «Виват» исполнял уже в ту пору церковные песнопения. Я услышал эти напевы, мне захотелось как-то приобщиться к ним. Руководил хором Игорь Журавленко, помогал ему Евгений Тугаринов, тогда ещё совсем молодой человек. Хор был приписан к Московскому хоровому обществу, мы снимали помещение, репетировали. Там я познакомился с человеком, у которого на Патриаршем подворье в Переделкино был духовник. Здесь, в городе, я опасался ходить в храм, потому что как-то пришёл в Болшевскую церковь, и у меня сразу случились неприятности на работе. Мужчин тогда было мало в церкви, и они потому были хорошо заметны. Узнали, донесли… Как так? Доцент, кандидат наук, преподаватель, со студентами общается… Меня вызвали в деканат, на факультете прорабатывали. Но как-то Господь так распорядился, что мне рано было ещё оставлять работу — скандал постепенно сошёл на нет. Конечно, в Болшевский храм я больше не ходил, а нашёл более безопасным ездить с моим новым знакомым в Переделкино. По воскресеньям. Через некоторое время, где-то в 1985 году, стал помогать в алтаре.
— Батюшка, Вы упомянули о своей научной, преподавательской работе. Скажите, пожалуйста, несколько слов и об этом. Когда Вы защитились? Какая тема диссертации?
— Я закончил МВТУ в 1962 году. По институтской специальности я — радиоинженер. Работал на различных «почтовых ящиках»: ракеты, головки самонаведения и прочее. Потом я окончил трёхгодичные курсы иностранных языков, в совершенстве овладел английским. Больше нравилось учиться, даже не думал, куда эти знания применить. Через несколько лет стал работать в Горном институте. Там разрабатывалась тема подземного радиоуправления. И я работал над этой темой, а в 1970 году защитил диссертацию. Она называлась «Радио- и телеуправление горнодобывающим оборудованием». Тогда носились с идеей безлюдной выемки. «Шахта будущего»! То есть, всё автоматизировано: сидит наверху человек и нажимает кнопки, а там, внизу, уголь насыпается прямо в вагонетки… И всё это «вырулило» на те самые автоматизированные системы управления. В моём случае это были АСУ предприятий. Ну уж а эти «Автоматизированные системы» привели меня к вере в Бога.
Ну и, конечно, работа со студентами: зачёты, экзамены, лабораторные, лекции. Всё это было…
— Но вернёмся к Вашему церковному служению. В 1985 году Вы стали прислуживать в алтаре…
— Да, по воскресеньям, в Переделкино. В свободные минуты я изучал богослужение. Отец Владимир, тамошний настоятель, дал мне «Настольную книгу священнослужителя», старое, ещё дореволюционное издание Булгакова. Я её основательно проштудировал, законспектировал.
— Академический подход. Систематический, научный…
— Ну, конечно, все варианты разобрал. У меня эти мои конспекты сохранились. Они мне дороги.
— И, наконец, Вы стали думать о своём служении Церкви?
— Да, в это самое время мне стало понятно: здесь берег. И я стал склоняться к радикальной перемене жизни. В это время я писал маме в монастырь под Вильнюсом, где она жила, что я глубоко несчастлив, занимаюсь напрасным делом, сам себя «объедаю», трачу себя на пустое. Моя научная тема — утопична, в институте — игра: я делаю вид, что я строгий, а студенты делают вид, что меня боятся. Я просил маминого благословения всё это бросить и заняться делом, ради которого, может быть, я и родился. Это был уже конец 80-х. Размышления мои не были простыми: ведь у меня семья, дети. Так сразу не бросишь всё. Но в 1989 году я, наконец, объявил, что хочу стать священником. Отец Кирилл (Павлов) меня благословил. И с этого времени я стал свою светскую карьеру сводить на piano. В 1990 году я подал прошение на рукоположение. В 1991 — состоялась моя первая — дьяконская — хиротония. Я уволился из института, хотя только-только прошёл конкурс на следующие пять лет. Моё заявление имело эффект разорвавшейся бомбы. Я был на кафедре не последним человеком, кадровым сотрудником и когда объявил о своём уходе, все просто обомлели.
Я стал служить там же, в Переделкино. Первые пять лет — дьяконом, а в 1995 году состоялась моя иерейская хиротония. Я стал священником.
— Батюшка, теперь Вы настоятель храма Рождества Богородицы у нас в городе. Это — совсем новая страница Вашей биографии. Давайте её перевернём. Расскажите, пожалуйста.
— Мысль о строительстве храма зародилась у меня в 1994 году, ещё когда я служил дьяконом. Я обратился к отцу Кириллу, изложил ему свои замыслы. Он, как сейчас помню, наклонил голову и сказал: «Ну, а как вы будете строить? А где деньги?» «Бог пошлёт», — отвечаю. «Ну, хорошо. А кто помогать будет?» «Бог пошлёт», — отвечаю. Он опять задумался. Помолчал. И вдруг говорит: «Ну, благослови вас Бог!»
Я хотел построить церковь в Валентиновке, и с этой мыслью, а теперь и с благословением известнейшего старца, я прожил ещё несколько лет. В 1997 году я объявил об этом намерении своему духовнику, отцу Леониду. (Это мой грех: сказал сначала о. Кириллу, а потом — своему наставнику.) Отец Леонид сказал: да! И у меня прямо какое-то ощущение силы появилось, реальной силы, хотя я в тот момент совершенно не представлял себе — как и насколько это сложно. Я только сейчас познал меру этих трудностей. Меня даже спрашивают теперь: ну а если бы знал раньше — взялся бы? Я отвечаю: взялся бы (смеётся). Планы? План один: я не говорю сейчас так дерзко — построить храм, а говорю осторожно: все силы, сколько уж у меня осталось, приложить к реализации этого намерения. А построю я или кто другой — это уже дело второстепенное.
— Я хочу спросить Вас о Ваших прихожанах, о Ваших сотрудниках, соратниках. Есть, кому знамя подхватить?
— Я влюблён в своих прихожан. Мне кажется, нигде нет таких прихожан, как у нас, ни в каком другом храме. Такие они славные, милые, сердечные. И соратников Бог послал. Есть верные, надёжные помощники, готовые, если я где споткнусь, «подхватить знамя».
— Есть такое довольно расхожее мнение: зачем, дескать, вы храмы строите. Страна в упадке, брошенные дети, нищие больницы, заводы стоят, люди бедствуют, да и храмы уже есть, зачем — ещё?
— Храмы строят те, которые хотят строить, и они жертвуют на это средства. Это их святое право. В Москве стояло «сорок сороков», и никому не казалось, что много. Сейчас сонное и аморфное у нас мышление и расположение духа. Бог попустил многие нестроения в нашем обществе, но ведь нужно как-то противостоять им. И достойная альтернатива и наркотикам, и прочим безумствам, которым предаются люди, — церковь.
— Батюшка, Вы сказали уже о своём участии в хоре. Вижу у Вас на столе томик Булата Окуджавы. Расскажите, пожалуйста, об этой стороне Вашей жизни. Что занимает Вашу душу, что Вы читаете, как проводите свободное время, если, конечно, оно у Вас есть?
— Времени, конечно, нет. Ничего не слушаю, да и книг не приобретал давно. Но с юности осталась любовь к хорошей поэзии. Прозу люблю хорошую.
— Можете назвать какие-либо имена?
— Очень люблю Окуджаву. Есенина люблю. Это ещё с юности у меня. Люблю русскую классику: Толстой, Гоголь, Тургенев. Из зарубежных — Хемингуэй, Фолкнер, Гамсун. Ну, и других, конечно. Чехова очень люблю. Достоевский — это вообще моя «болезнь». Что до свободного времени — его нет. Я каждый день в храме, с утра до вечера. Всякие разъезды бывают и прочие дела, связанные с предстоящим строительством. Вся жизнь у меня сейчас настроена на это. Ну, а если какие-то крохи времени выдаются, с удовольствием вожусь с внуками. Домашние, конечно, на меня смотрят с удивлением: прихожу, еле на ногах держусь, а внуки попадают в объятия и… откуда силы берутся!
— Батюшка, наш разговор завершается. Что бы Вы хотели пожелать в день своего рождения — не удивляйтесь! — себе, своим прихожанам, жителям нашего города?
— Прошу у Бога дать мне силы, чтобы как можно дальше продвинуться к цели: построить храм. Хочу пожелать «многая лета» своим помощникам, соратникам, прихожанам, всем православным христианам. Согражданам нашим желаю духовного здоровья, желаю, чтобы духовное пробуждение скорее наступило. Я желаю процветания и нашему Отечеству, и граду нашему. Это будет. Сроки — опасная тема, но это — будет!
— Батюшка, это были Ваши пожелания. А с чем Вы связываете свои надежды?
— Ну, я всё-таки надеюсь ещё потрудиться в избранном направлении. Все мои надежды, все мои устремления, все мои помыслы, всё, с чем я засыпаю и пробуждаюсь, теперь сводится к одному — к созиданию Храма. Всё остальное как-то ушло на второй план. В сопровождение. В аккомпанемент. А мелодия — одна: Храм.
— Батюшка, спаси Вас Господь за беседу, за то, что подарили нам свои драгоценные время и внимание. Скажите, пожалуйста, напоследок что-нибудь от себя, без всякого вопроса.
— Да, хочу ответить словами своего любимого поэта. У него есть такое стихотворение «Пожелание друзьям»:
Давайте понимать
друг друга с полуслова,
Чтоб, ошибившись раз,
не ошибиться снова.
Давайте жить, во всём
друг другу потакая,
Тем более, что жизнь
короткая такая…
Беседовал иерей Феликс Стацевич
Калининградская правда, №№75-76, 9 апреля 2002 г.
