А действительно ли мы не видели Воскресения? Но хоть что-то же все-таки видели? Читаем у Евангелиста: «Сделалось великое землетрясение… Ангел Господень… отвалил камень от двери гроба… Вид его был как молния, и одежда его бела как снег. Устрашившись его, стрегущие пришли в трепет и стали как мертвые» (
Вот оно, свидетельство: мы, стерегущие погребенного Иисуса, охранники, как сказали бы о нас по-современному, неверующие иудеи, блюстители правопорядка, стояли в ту ночь на посту у двери гроба, выполняя приказ первосвященников: «Стерегите! Бдите!».
Попробовал бы кто-нибудь посторонний к нам подкрасться! Мы были вооружены копьями, мечами и очень ответственно подошли к своей задаче. Нам ведь всё объяснили. Должны были этой ночью прийти разбойники, объявившие себя Его учениками, и украсть тело Иисуса.
В действительности же всё произошло просто ужасно! Как только раздался грохот, и молния нас ослепила, мы попадали, лишившись чувств, и на самом деле стали, как мертвые. А когда очнулись, вполне пришли в себя, нас охватил страх. Гроб был пуст, никого там не было, только пелены, которыми было обвито тело Иисуса, лежали на полу. И камень, огромный камень, который несколько человек с трудом привалили к входу, был, точно пушинка, отброшен далеко в сторону. Что же произошло ночью?!
Мнения наши разделились. Кто-то сказал: «Воскрес!» Иначе, чтобы украсть, кому в голову бы пришло разворачивать тело, ведь завернутое в пелены легче было бы нести. Кто-то стал возражать, мол, такого не бывает. А кто-то молчал.
И вот — снова свидетельствует Евангелист: «Некоторые из стражи, вошедши в город, объявили первосвященникам о всем бывшем» (Мф. 28,11). И те научили этих «некоторых из нас», как поступить. Нам дали «достаточно» денег, чтобы мы якобы повинились: мол, уснули, и, когда спали, пришли ученики и унесли тело. И объявили Его воскресшим.
Мы не можем сейчас доподлинно вспомнить, который из нас в ту ночь стоял на страже, кто что утверждал, когда мы наутро заспорили о произошедшем, и кто явился с докладом к первосвященникам, чтобы принять деньги. А кто молча, недоумевая и рассуждая сам с собою, пошел в свой дом.
Да это теперь и не важно, ведь с тех пор прошло две тысячи лет. Но — что удивительно: до сих пор мы нет-нет, а ловим себя на мысли: «Ах, как бы всё-таки здорово было тогда увидеть в подробностях, как Он выходил из гроба!» Ведь видели же многие Лазаря Четырехдневного, обвитого пеленами, воскресшего, и еще видели, как Он других воскрешал. И подавляем легкий вздох, не сознавая, что тем самым разделяем сомнение апостола Фомы: «Если не увижу на руках Его ран от гвоздей… не поверю» (Ин. 20,25).
Да нет же — опять возражаем мы сами себе — верим, верим! Господь ведь ясно сказал Фоме и нам, когда на девятый день снова явился в Сионскую горницу: «Блаженны не видевшие и уверовавшие». (Ин. 20,29).
Вот, оказывается, куда бежит ручеек нашего познания о мiре и Боге, — в бескрайнее море высшего знания, доступного человеку в земной жизни: море нашей веры. Это знание очищено от всего лишнего, суетного — тщеславия, гордости, осуждения. Опытно же, то есть нашими чувствами, в той или иной степени смешанными с грехом, нам дано в этой жизни ощутить только посильное. Ну, не можем мы, например, невооруженным глазом посмотреть на солнце. И Моисею на Синайской горе Бог показал лишь след славы Своей, но никак не Самого Себя, «потому что, — сказал Бог, — человек не может увидеть Меня и остаться в живых» (Исх. 33,20).
На Фаворе ученики краешком глаза увидели преобразившегося Иисуса. Господь показал им малую толику Своего Божества, которую Он скрывал от них в повседневной жизни под обликом обыкновенного человека, и они упали в обморок. Они были тогда простые пугливые рыбари, в которых Господь прозревал будущих апостолов. Он им, а через них — и всем нам поставил планку, оправдывающую наш приход в земную жизнь: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф. 5,8).
В течение земной жизни душа человека, как в сообщающихся сосудах, постепенно продавливается из чувственно-опытного представления о мiре и Боге в истинное знание, засвидетельствованное верой. Однако как «тело без духа мертво, так и вера без дел мертва» (Иак. 2,26). Мертвая вера — это когда мы холодным рассудком и логическими построениями пытаемся проникнуть в тайну Воскресения. Или тайну вообще земной миссии Христа. Здесь востребован равноценный накал ответной любви человека на всещедрую любовь пришедшего к нам Спасителя.
Поэтому мы сегодня снова и снова, вместе с Петром войдя в пустой гроб и бесчувственными от потрясения руками ощупывая холодные пелены, которыми было обвито тело Иисуса, «и плат, который был на главе Его, не с пеленами лежащий, но особо свитый на другом месте» (Ин. 20,7) — вот они, бесценные детали истинной картины, которые невозможно придумать! — мы вместе с Петром обмякаем душой перед величайшей тайной — и надеждой на встречу! Ведь если воскрес — есть надежда! Надежда, потому что, если есть любовь и есть раскаяние, то уже невозможно, нестерпимо жить без надежды на встречу — и прощение.
Иногда приходит, как холодный темный призрак, мысль: а что было бы, если б не воскрес? И невольно шаришь глазами в небе, и опускаешь взор на землю, и вокруг — тьма непроглядная среди белого дня. Вот такая тьма ожидала бы нас тогда навечно, если б не воскрес. Тьма одиночества, неприкаянности, непрощения.
Поэтому с чувством облегчения, точно из душной камеры, где почти уже задыхался, выходит человек на свет, на чистый воздух, и душа с радостным трепетом благодарно вздыхает: слава Богу, воскрес!
Христос воскресе! — Воистину воскресе!
И жизнь продолжается с твердой верой и надеждой на Встречу!
Настоятель храма,
протоиерей Борис Куликовский
